Ренуар Пьер Огюст(1841 - 1919)

Один из ведущих представителей импрессионизма во Франции. Родился в семье провинциального портного, который в 1845 г. переехал в Париж. В молодости Ренуар работал художником по фарфору. В 1862 г. поступил в Школу изящных искусств. Кроме того, учился в мастерской Ш.Глейра и познакомился там с А.Сислеем, Ф.Базилем и К.Моне. Часто посещал Лувр, восхищался работами А.Ватто, Ф.Буше, О.Фрагонара. После скандальной выставки импрессионистов в 1874 г в ателье Надара, на которой творчество молодых художников было буквально уничтожено презрительными и гневными откликами критиков и зрителей, О.Ренуар вынужден вести более чем скромный образ жизни. Но тем не менее им с К.Моне удается раздобыть немного денег и снять мастерскую. Успех к художнику приходит с его знаменитой Мулен де ла Галетт (1876), радостной и ликующей, пронизанной солнечным светом, любовью и беззаботным весельем.
Среди знаменитых художников мира встречаются имена, упоминание которых сразу вызывает душевную радость. Есть художники, которых многие знают, их творчеству посвящены многочисленные монографии, книги, научные статьи. А есть художники, которых просто любят. О них тоже пишут, но подчас предпочитают издавать репродукции их произведений, чтобы без сложных комментариев и специальных пояснений читатели и зрители могли любоваться их работами. Таков Ренуар.
Биография Ренуара ничем особенно не примечательна, если только постоянно не иметь в виду страсть к рисованию и живописи. Его жизнь шла своим чередом, исполненная трудом с самых малых лет, поисков денег на хлеб насущный, жилье и мастерскую, а затем на семью и детей. В конце жизни к нему пришли слава, успех и материальный достаток, но, приобретя все это, он потерял здоровье, не мог двигаться без помощи служанок и инвалидного кресла. И если бы не было счастья творчества, его дух, наверное, угас бы раньше времени, находясь в беспомощном и недвижимом теле.
Пьер Огюст Ренуар родился 25 февраля 1841 года в Лиможе в многодетной семье портного. Когда семейство перебралось в Париж, он был еще совсем ребенком. Отданный в обучение в фарфоровую мастерскую, Ренуар получил ремесленное образование, сначала работал как художник-декоратор по фарфору в мастерской братьев Леви, а затем расписывал веера и полотняные шторы.
Младший брат Ренуара Эдмон рассказывал: «Из того, что он рисовал углем на стенах, сделали вывод, что у него есть способности к профессии художника. Так случилось, что наши родители отдали его к живописцу по фарфору. Ему повезло, что происходит не всегда. Юный подмастерье серьезно принялся за освоение ремесла: кончался день, и, вооружившись картоном больше его самого, он отправлялся на бесплатные курсы рисунка. Так продолжалось два или три года. Он быстро прогрессировал: через несколько месяцев ученичества ему уже поручали расписывать предметы, которые дают обычно рабочим, что сделало его объектом шуток — его дразнили Месье Рубенс, он плакал, потому что над ним смеялись».
Один из рабочих Леви, Эмиль Лапорт, занимался на досуге живописью маслом. Он предложил Ренуару пользоваться его холстами и красками. Именно с этим фактом связано появление первой картины будущего импрессиониста. В торжественной обстановке она была показана Лапорту в доме Ренуаров. Эдмон Ренуар вспоминал: «Это было как будто вчера. Я был еще мальчишкой, но прекрасно понимал, что происходит нечто серьезное: мольберт со знаменитой картиной поставили посередине самой большой комнаты нашего скромного жилища на улице Аржантей; все нервничали и сгорали от нетерпения, меня красиво одели и велели вести себя хорошо. Было очень торжественно. «Мэтр» прибыл... По данному мне знаку я подвинул его стул к мольберту, он уселся и принялся разглядывать «произведение». Это была, как сейчас вижу, «Ева»; за ней змея обвивалась вокруг ветвей дуба, она приближалась с раскрытой пастью, как будто хотела заворожить Еву. Испытание длилось не менее четверти часа; после чего, без лишних комментариев, этот бедный старик подошел к нашим родителям и сказал им: «Вы должны позволить вашему сыну заниматься живописью; в нашем ремесле он добьется самое большее того, что будет зарабатывать двенадцать-пятнадцать франков в день. Я ему предсказываю блестящее будущее в искусстве; сделайте для него все, что можете». Так домашняя легенда повествует о рождении художника Ренуара.
Поверив в назначение сына, родители прислушались к мнению Лапорта — мать только советовала накопить сначала денег, чтобы можно было прожить на них хотя бы год, так как рассчитывать на заработки сына уже не приходилось. Родители будущего художника знали, как тяжело даются деньги - профессия портного позволяла Леонару Ренуару с трудом содержать семерых детей. Огюст Ренуар отчетливо осознавал, какую роль в его будущем сыграла семья. Именно от родителей он получил и пронес через всю жизнь уважение к ремеслу. Ренуару нравилось, что его отец и мать были людьми простыми: «...когда я думаю, что мог бы родиться у интеллектуалов! Мне понадобились бы годы, чтобы отделаться от всех их идей и видеть вещи такими, каковы они на самом деле, и мои руки не были бы тогда достаточно ловкими». В чем-то он стал таким, какими были они. Ведь, по его собственным словам, «яблоко не может созреть на сливовом дереве».
Однако, кроме семьи, у Огюста Ренуара был еще один воспитатель — Париж. Органическое, почти физическое ощущение себя частью города уже тогда, в детстве, формировало будущую живопись художника. Он видел красоту в узких, почти средневековых улицах старого Парижа, в разнородности частей готической архитектуры, в не знавших корсета фигурах рыночных торговок. И он страдал оттого, что разрушается старый Париж, его Париж. А именно на период детства и юности Ренуара пришлось время самых больших реконструкций и модернизаций в городе.
В результате появились роскошные авеню, а также большие, потребовавшие значительных затрат на строительство здания, как частные особняки, так и общественные постройки, такие как оперный театр «Гранд-опера» и громадная конструкция из стали и стекла, заменившая знаменитый рынок «Чрево Парижа». Скульпторы, такие как Жан-Батист Карпо, создавали произведения, которые вполне соответствовали пышности стиля необарокко. Целый ряд художников, писавших маслом, работали очень аккуратно и точно, вплоть до педантизма, тогда как другие все больше склонялись в сторону экспериментов. Однако и первые, и вторые старались понравиться зрителю. Произведения искусства можно было видеть в салонах и будуарах, в фойе театров и ресторанах, словом, везде, где вращалось самое лучшее общество.
Наконец, в 1854 году, становится реальностью угроза разрушения старых домов внутри Лувра, и семья выбирает для жилья другой старый квартал Парижа — Марэ, который с этого момента также вошел в мир Ренуара.
Четыре года Ренуар занимался живописью по фарфору. Промышленная революция изменила его жизнь: была изобретена машина, наносившая печатный узор на фарфор, из-за чего и он, и множество других художников стали безработными. Тогда он занялся расписыванием вееров для дам, а затем работой над драпировками, которые использовались миссионерами в колониях. Он приобрел некоторые навыки, набил руку и быстро научился использовать масляные краски.
Вскоре трудолюбие Ренуара начало приносить плоды. К тому времени, когда ему исполнился двадцать один год, он заработал достаточно денег, чтобы начать основательно изучать искусство. В апреле 1862 года он поступил в Школу изящных искусств в Париже. Ренуар обучался у целого ряда профессоров, однако настоящим его учителем был Шарль Глейр, который за двадцать лет до того стал достаточно известным благодаря написанной им весьма посредственной аллегорической картине. Кроме того, он посещал частные уроки, на которых Глейр обучал тридцать или сорок студентов рисовать красками или карандашом обнаженную натуру. Предыдущий опыт работы сделал руку Ренуара уверенной, и он всегда был полон решимости разрешить любую стоящую перед ним задачу. Либо благодаря своему характеру, либо же благодаря работам эпохи рококо, которые Ренур так часто копировал раньше, он любил сочные сияющие краски. Это, однако, было не слишком популярно в Школе. Уже во время первой недели обучения произошло столкновение между Ренуаром и Глейром. Много лет спустя Ренуар комментировал: «Я изо всех сил постарался, рисуя модель. Глейр взглянул на мою картину и сказал ледяным голосом и с ледяным выражением на лице: «По всей вероятности, вы рисуете ради собственного удовольствия, не так ли?» — «Ну, конечно же, — отвечал я, — можете быть уверены, я бы ничего этого не делал, если бы мне не нравилось рисовать... Не уверен, что он правильно меня понял», — добавил Ренуар. Возможно, его ответ вовсе не был задуман так вызывающе, как прозвучал; тем не менее ему удалось выразить свое совершенно новое отношение к искусству — менее торжественное и менее почтительное, однако более чувственное, живое и глубоко личное.
Вторым, а может быть и первым, главным событием этого периода жизни Ренуара была встреча в ателье Глейра с теми, кто стал его лучшими друзьями на всю жизнь и единомышленниками в искусстве. Ренуар сразу заметил в ателье высокого изящного юношу, «по-настоящему элегантного элегантностью людей, которые дают разносить новые ботинки своему лакею». Действительно, Фредерик Базиль был из богатой семьи, его родителям принадлежало имение около Монпелье, и они могли давать ему достаточно денег для того, чтобы снимать мастерскую в Париже. Еще важнее было то, что его родители знали Эдуарда Мане и Базиль много раз был у него в мастерской. «Ты понимаешь, Мане так же велик для нас, как Чимабуэ и Джотто для итальянцев кватроченто. Потому что начинается Возрождение. И нам надо принять в нем участие», — говорил он Ренуару. Именно Базиль первым заговорил уже в те годы о необходимости объединиться в группу. Это произошло, но позже, уже после гибели Базиля во время франко-прусской войны, — ему так никогда и не пришлось выставиться вместе с другими и получить имя импрессиониста.
Ренуар рассказывал, что именно Базиль привел в ателье Глейра Альфреда Сислея. Возможно, он ошибался и Сислей пришел туда сам. Он был великолепно воспитан, обладал удивительной деликатностью и мягкостью и, по словам Ренуара, неотразимо действовал на женщин. «Это было очаровательное существо», — говорил Ренуар. Как и все близкие друзья Ренуара, Сислей не раз был изображен на портретах среди персонажей его картин.
Появление в ателье Глейра Клода Моне не могло пройти незамеченным. Этот юноша из Нормандии, у которого в кармане почти никогда не было ни единого су, выглядел, тем не менее, аристократом. Его смелость, уверенная манера держаться, свобода в общении с людьми и свобода его живописи сделали Клода Моне безусловным лидером группы друзей. Для Ренуара он стал одним из самых близких людей. На портретах Ренуара Клод Моне предстает во время работы на пленэре, читающим газету или откровенно позирующим. И только Ренуар смог передать потомкам обаяние его независимой личности. Во время учебы у Глейра они собирались обычно в «Клозери де Лиля». Это кафе оставалось излюбленным местом художников до середины XX века, оно сохранило имена приходивших туда Модильяни, сюрреалистов, писателей и поэтов начала прошлого века. Но почти забылось то, что именно здесь двадцатилетние Базиль, Ренуар, Моне и Сислей горячо спорили о том новом Возрождении, в котором они должны были участвовать. Здесь к ним присоединился и Камиль Писсарро, который не учился у Глейра, — Базиль встретил его у Эдуарда Мане и привел в «Клозери де Лиля».
Тогда в горячих спорах об искусстве они с юношеским максимализмом отвергали все авторитеты классического искусства, звучали даже призывы сжечь Лувр, что отнюдь не мешало им, по словам старого Ренуара, оставаться старательными учениками Глейра. Как каждый художник, Ренуар с возрастом менял пристрастия в искусстве, однако Лувр с детства оставался для него неприкосновенным. «Именно в музее учатся писать, — говорил он. — Я часто спорил об этом с некоторыми из моих друзей, которые противопоставляли мне абсолютное предпочтение работы на природе. Они упрекали Коро в том, что он перерабатывал свои пейзажи в мастерской». Гораздо позже, будучи уже немолодым человеком и зрелым художником, Ренуар получил возможность увидеть Рембрандта в Голландии, Веласкеса, Гойю и Эль Греко в Испании, Рафаэля в Италии. Встреча с каждым из старых мастеров приносила ему радость: «Нужно уметь получить у каждого мастера то удовольствие, которое он хотел нам подарить... Каждый поет свою песню, если у него есть голос. Когда я говорю, что писать учатся в Лувре, я не имею в виду, что нужно сцарапывать лак с картин, чтобы разгадать их секреты и начать заново делать то, что делали Рубенс или Рафаэль. Нужно делать живопись своего времени. Но именно там, в музее, получаешь вкус к живописи, который одна природа не может дать». Однако в те годы, когда друзья собирались в «Клозери де Лил» и когда Ренуар дышал идеями нового искусства, в Лувре у него были всегда свои образцы. Смерть Делакруа в 1863 году заставила все молодое поколение французских художников осознать, чем была для них живопись великого романтика. Лучшим свидетельством этого было изображение группы художников на полотне «Посвящение Делакруа» Анри Фантен-Латура, где в самом центре современники узнавали Эдуарда Мане. Ренуар в живописи Делакруа, вероятно, видел нечто свое, особенно близкое ему. Да, безусловно, это был цвет, как и для всех его друзей. Но, может быть, он сильнее других ощущал у великого романтика ту стихию живописи, тот безудержный поток цвета, который увлекал и его самого. Ведь даже у сдержанного в цвете Камиля Коро он восхищался тем, что не каждый замечал: «Папаша Коро говорил: «Когда я пишу, мне хочется стать животным...» Я немножко принадлежу школе папаши Коро...».
Период учебы у Глейра оказался недолгим: в 1863 году все вынуждены были покинуть ателье в связи с его закрытием. Ренуар сделал это раньше других, потому что у него не было денег, чтобы оплачивать учебу. Как бы то ни было, наступил период нужды, поисков заработка, но, вместе с тем, и период радости новых встреч, новых живописных открытий и обретения новых друзей. 1863 год отмечен в художественной жизни Парижа замечательным событием: повелением Наполеона III — рядом с официальным Салоном был открыт Салон Отверженных, где настоящую бурю вызвал «Завтрак на траве» Эдуарда Мане. С этого момента имя Эдуарда Мане стало неразрывным от представления о новом искусстве. С середины 60-х годов Мане постоянно бывал в кафе «Гербуа» на авеню Клиши (прежде Большая Батиньольская улица), неподалеку от квартиры, где он жил на Бульваре Батиньоль. Личность Мане привлекла в кафе «Гербуа» художников, писателей, критиков, близких кругу нового искусства. Ренуар с друзьями тоже перебрались туда с левого берега Сены. Завсегдатай кафе «Гербуа» Фантен-Латур в 1870 году написал еще один групповой портрет. Базиль, Моне и Ренуар изображены там вместе с Мане в его батиньольском ателье. В центре на стене видна пустая рама, на фоне которой — худощавое, серьезное лицо Огюста Ренуара. Случайно или нет, но Фантен-Латур выделил именно Ренуара, как бы отдавая должное роли этого молодого человека в уже сформировавшейся группе.
Десятилетие с 1863 до 1874 года в биографии Ренуара можно было бы назвать десятилетием пленэра, так как именно в эти годы будущие импрессионисты осваивают его. У Ренуара по-прежнему нет денег, жизнь в Париже не была легкой, однако были друзья. Не имея постоянного жилища в Париже, он жил иногда вместе с Клодом Моне, иногда вместе с Сислеем.
Первым настоящим шедевром Ренуара стала его картина «Лиза», написанная в 1867 году. Она была выставлена в Салоне весной следующего года. Это портрет в полный рост его молодой подружки Лизы. Ранее такой размер полотна и подобная композиция использовались только для портретов членов королевской семьи. «Все так естественно и так точно подмечено, что наверняка покажется нам неправильным, поскольку мы привыкли воображать природу в условиях традиционных красок», — написал В.Бюргер Торе. Три года спустя Ренуар использовал Лизу в качестве модели для своей картины «Алжирская женщина», достаточно красочного полотна в восточном стиле, который в то время был очень модным и появился под влиянием картины Делакруа «Женщины Алжира».
    Совместные усилия Моне и Ренуара нашли свое наилучшее воплощение в картинах, изображающих «Лягушатник». К этому времени относятся три картины Моне и три картины Ренуара, и стиль их почти неразличим: толпа людей на берегу реки и на пристани, кабинки для переодевания, купальщики, гребные лодки; и вокруг всего — сверкающая поверхность воды со множеством цветных бликов. Все это мастерски схвачено широкими, быстрыми, как в набросках, движениями кисти. В картинах отсутствует всякая композиция в традиционном смысле этого слова, они выглядят столь же буйными и непокорными, как и жизнерадостные толпы, описанные в рассказах Ги де Мопассана. «Впечатление от природы» было наиболее популярным выражением во время обсуждений в кафе Гербуа, и вот теперь оно нашло свое воплощение в созданных картинах. Все было в движении, свет постоянно менялся. Именно состояние сиюминутности со всеми его прозрачными красками, которые вносят в комнату частичку яркого летнего дня, необходимо было поймать и запечатлеть. Подобные картины способствовали рождению течения, которое получило название лишь пять лет спустя: импрессионизм.
Настоящий импрессионистический период в творчестве Ренуара начинается вслед за первыми робкими попытками, предпринятыми им в «Лягушатниках», и охватывает десятилетие между 1872 и 1881 годами. Свет становится важнейшим элементом его живописного метода не только в построении пейзажей, но и человеческой фигуры. И если Моне, стремясь к чистоте импрессионистического стиля, возводит в его основной принцип световоздушную вибрацию и делает пленэр главным объектом наблюдения, то Ренуару принадлежит заслуга перенесения методов нового стиля на изображение человеческого тела и фигурные композиции.
С 15 апреля по 15 мая 1874 года в ателье фотографа Надара состоялась первая выставка импрессионистов. «Публика сбегалась туда толпами, но явно была полна предубеждений и видела в этих великих художниках лишь самонадеянных невежд, которые стремились привлечь к себе внимание эксцентричными поступками. Против них тогда поднялся всеобщий бунт возмущенного общественного мнения...» — так пишет в своих воспоминаниях торговец картинами Дюран-Рюэль. Тем не менее, несмотря на отрицательное отношение публики, Ренуару удалось продать картину «Ложа», одну из семи, показанных им на выставке. Отобранные для нее работы и среди них проникнутые жизнеутверждающим духом «Танцовщица», «Парижанка» и сама «Ложа» обнаруживали преемственную связь с искусством французских мастеров XVIII века, такими как Фрагонар и Буше. В особенности это сказалось в характере колористической гаммы, тонкой и воздушной, с помощью которой Ренуар добивался эффектов прозрачности и дымки. В 1875 году вместе с Сислеем, Бертой Моризо и Моне художник устраивает в отеле Друо аукцион картин, оставшихся не проданными после выставки у Надара. Эта попытка вновь обернулась провалом.
Вторая выставка импрессионистов, организованная в 1876 году в галерее Дюран-Рюэля, хотя и прошла в более спокойной обстановке, тем не менее отнюдь не способствовала утверждению нового течения. Основное ядро составляли произведения Дега, Ренуара, Моне, Моризо, Сислея и Писсарро. Отсутствовали лишь работы Мане и Сезанна. В 1877 году в той же галерее состоялась третья выставка, на которую предоставил свои картины и Сезанн. В историческом плане ее следует считать самой важной, поскольку впервые она была прямо названа «Выставкой импрессионистов».
Кайботт арендовал несколько залов на улице Лепелетье, предварительная работа была сделана в основном им и Ренуаром, который выставил более двадцати картин, среди них были пейзажи, сделанные в Париже, на Сене, за городом и в саду Клода Моне; этюды женских голов и букеты цветов; портреты Сислея, актрисы Жанны Самари, писателя Альфонса Доде и политика Спуллера; здесь же были «Качели» и «Мулен де ля Галетт» -— последняя стала одной из самых значительных картин, созданных им.
Сюжет для нее Ренуар нашел совсем рядом с домом, на улице Корто, в ресторане «Мулен де ля Галет». Скорее, не сюжет, а мотив — сюжета как такового в картинах Ренуара никогда не было, потому что всякое повествование, описательность в живописи вызывали у него отвращение. Монмартр постепенно обрастал жилыми кварталами. Некто месье Дебре превратил в ресторан последнюю из сохранившихся на холме ветряных мельниц. Название ресторан получил из-за вкусных галет, которые здесь подавали. Вечерами в субботу и по воскресеньям в «Мулен де ля Галет» собирались потанцевать приказчики из магазинов, швеи, молодые художники, литераторы, актрисы и просто веселые девушки с Монмартра. Ренуар рассказывал сыну Жану, что подолгу сидел там, проникаясь особым ароматом «Мулен де ля Галет», как Золя проникался духом французской деревни, когда работал над «Землей». Там он делал наброски. Чтобы писать фигуры в картине на пленэре, приходилось выносить большой холст в сад. Персонажами картины, как всегда, стали близкие друзья: в правой части, у столика, можно узнать Генетта и Жоржа Ривьера, среди танцующих — Лестренге и Поля Лота. В центре, на переднем плане, две сестры — Эстель и Жанна, которых Ренуар нашел на Монмартре, как, впрочем, и почти все свои модели этих лет. С помощью маленькой хитрости — знакомство с родителями девушек — Ренуар убедил их в безопасности позирования. Там же, на Монмартре, он нашел и Анну, которая стала моделью многих его полотен; и Анжель, которая помогла ему снять сад, в котором были именно те качели, которые появились затем в картине «Качели»; и, наконец, Марго, которую впервые увидели в «Бале в Мулен де ля Галет», — она танцует с высоким испанцем, доном Педро Видалем де Соларес-и-Карденас, тоже одним из знакомых Ренуара.
Шоке провел целый ряд обсуждений с посетителями выставки, а новый друг Ренуара Жорж Ривьер начал выпускать небольшой журнал под названием «Импрессионист. Журнал искусств», в котором защищал новый стиль: «Месье Ренуар имеет право гордиться своим «Балом»: никогда у него не было более высокого вдохновения. Это страница истории, драгоценный памятник парижской жизни, обладающий строжайшей точностью. Никто до него никогда и не думал запечатлеть факты из будничной жизни на холсте такого большого размера... Это историческая картина. Месье Peнyap и его друзья поняли, что историческая живопись — это не более или менее забавная иллюстрация сказок из прошлого; они открыли путь, по которому, безусловно, последуют другие. Пусть те, кто хочет делать историческую живопись, делают историю своей эпохи, вместо того чтобы трясти пыль прошедших веков. Что значат для нас опереточные короли, закутанные в синие или желтые платья, держащие скипетр в руке и с короной на голове!.. Какой документ из истории нашей эпохи оставят будущим векам художники, предающиеся подобным трудам?».
Однако, как и раньше, критики, которые печатались в центральных газетах, презрительно отзывались о работах художников, и ни одна картина не была куплена.
В последующий год Ренуар уступил вкусам публики и выставил в Салоне портрет очаровательной женщины «Чашка горячего шоколада» — картину, которая была принята. Он сам признавал, что нарисовал ее исключительно ради выгоды. В те времена почти все поклонники искусства готовы были покупать картины именно тех художников, которые выставлялись в Салоне. Тем не менее даже в этом портрете Ренуар не вполне отказался от своих идеалов. Точно так же не предал он их и в 1879 году, когда выставил портрет «Мадам Шарпантье и ее дети». Именно с этим портретом связаны значительные события в его жизни. Эдмон Ренуар рассказывает, что, когда его брат писал этот портрет в доме Шарпантье, «ни один предмет не был сдвинут с того места, которое он занимал всегда, ничто не было приготовлено специально с расчетом на то, чтобы придать значительность той или иной части картины». Интерьер, украшенный модными японскими ширмами, гармония голубых, розовых, золотых и черных сделали картину по-настоящему нарядной. Пользуясь своими светскими связями, Маргерит Шарпантье добилась того, что это полотно было принято в Салон, а вместе с ним и парадный «Портрет Жанны Самарии». Для Ренуара это было успехом и обещанием новых заказов. С этого момента он перестал участвовать в выставках импрессионистов. Золя в статье для «Вольтер» объяснял позицию Ренуара так: «Месье Ренуар первым понял, что никогда не получишь заказов таким способом (с помощью выставок импрессионистов); а так как ему надо было жить, он снова начал посылать свои работы в официальный Салон, за что и был назван ренегатом. Я за независимость во всем: однако я утверждаю, что поведение месье Ренуара кажется мне совершенно разумным. Надо знать великолепные возможности рекламы, которую официальный Салон предоставляет молодым художникам. С нашими нравами только там они могут одержать настоящую победу».
В течение последующих нескольких лет Ренуар длительное время жил и работал в его замечательном поместье Варжемон вблизи Берневаля в Нормандии. Он не выставлял свои работы на выставках импрессионистов в 1879—1880 и 1881 годах. Отношения между ним и его старыми друзьями стали несколько скованными, частично из-за различия мировоззрений. Ему противен был «анархизм» некоторых художников, таких как Франсуа Рафаэлли и Арман Гийомен. Не разделял он и социалистических взглядов Писсарро, кроме того, ему не по душе было агрессивное презрение Эдгара Дега к зрителям из-за того, что те не оценили его полотен.
В 1881 году продажа нескольких картин позволила Ренуару впервые отправиться путешествовать. В марте он поехал в Алжир, где обжигающее солнце и буйство красок привлекли и околдовали его так же, как за полстолетия до него пленили Делакруа — художника, которым Ренуар так восхищался. Осенью и весной он посетил Венецию, где пришел в восторг от игры света и воды; в Риме на него произвел огромное впечатление строгий стиль фресок Рафаэля, а вблизи Неаполя тонкие, но исполненные внутренней энергии настенные росписи в древних домах Помпеи напомнили ему картины Коро. В Палермо, на Сицилии, он нарисовал портрет Рихарда Вагнера, который в то время был еще очень молод. Ренуар восхищался им и всегда испытывал некоторое волнение, думая о нем.
Пока он отсутствовал, в апреле 1882 года состоялась седьмая выставка «Группы независимых художников-реалистов и импрессионистов», на которой были выставлены двадцать пять его полотен, включая «Завтрак гребцов» и виды Венеции. Однако Ренуар все еще сдержанно относился к «независимым художникам», а потому настоял, чтобы его картины были представлены его агентом Дюран-Рюэлем, а не им самим. Дюран-Рюэль, которому пришлось пережить нелегкие времена в результате очередного экономического кризиса, весьма зависел от результатов этой выставки, а новое понимание искусства только-только начало завоевывать признание в широких кругах зрителей. Ренуара приглашали выставлять свои работы также в Салоне, что он и делал регулярно между 1878 и 1883 годами. Это предоставило ему возможность «избавиться от этого революционного образа», который изрядно пугал художника, по его собственному выражению. В 1883 году Дюран-Рюэль организовал персональную выставку Ренуара в своей новой галерее на бульваре Мадлен. К концу лета этого года художник написал несколько картин на острове Гернси; зимой он и Моне отправились вместе в Геную, а затем посетили Сезанна в Эстаке в Провансе. Отныне Ренуар проводил часть каждого лета и каждой зимы за пределами Парижа. Он часто ездил на побережье Нормандии и Бретани, а также посещал Лазурный берег и Эссуа в Бургундии, где жила Алин Шариго, очаровательная маленькая натурщица, на которой он женился в 1890 году.
История эта началась немного раньше, примерно в 1880 году. В это время в живописи и рисунках Ренуара все чаще появляется лицо молодой девушки с круглыми щечками и чуть вздернутым коротким носиком. Иногда это лицо мелькает в толпе на площади Пигаль, оставляя ощущение мимолетного счастья. Иногда ее присутствие угадывается в образе рыжеволосой читающей девушки, иногда — в гибкой фигуре девушки, садящейся в лодку. И, наконец, в 1881 году, в картине «Завтрак лодочников» появляется ее портрет: она изображена в левом нижнем углу холста, в причудливой модной шляпке, с пекинесом в руках. Ее звали Алин Шариго, и в 1880 году ей был 21 год. Ренуар встретил девушку напротив своего дома в молочной мадам Камиль на улице Сен-Жорж. Она жила совсем рядом, вместе со своей матерью, и зарабатывала шитьем. Так же, как Ренуар, Алин заходила иногда в молочную, где можно было недорого пообедать — обычно это был суп и сыр на десерт. Хозяйка молочной мечтала выдать за художника одну из своих дочерей, но судьба распорядилась иначе. Взаимную тягу друг к другу Ренуара и Алин невозможно было не заметить. Глубоко прав Жан Ренуар, когда говорит о том, что его отец начал изображать его мать гораздо раньше их знакомства. Действительно, во многих картинах, например в «Первом выезде» 1876 года, его модель уже похожа на Алин. Жан рассказывает о том, что, когда Ренуар рисовал профиль Марии-Антуанетты на фарфоровой тарелке, хозяин мастерской сказал ему: «Осторожно! Клиенты не узнают своего идола. Вам нужно было бы сделать нос подлиннее». Внешне Алин поразительно совпадала с тем женским типом, который создал в своем творчестве Ренуар. Однако в ней Ренуар нашел гораздо большее: простоту и искренность, которые она не растеряла, перебравшись из родной деревни Эссуа в Париж, спокойствие, чуткость и понимание значимости его работы, которые художнику были так нужны.
80-е годы становятся временем, когда Ренуар вступает в полосу успеха. Он работает по заказам богатых финансистов, владелицы Больших магазинов Лувра, сенатора Гужона. Его картины выставляются в Лондоне, Брюсселе, на Седьмой международной выставке у Жоржа Пти в Париже в 1886 году. В письме к Дюран-Рюэлю в Нью-Йорк Ренуар пишет: «Выставка Пти открыта и имеет неплохой успех, как говорят. Ведь так трудно судить о самом себе. Я думаю, что мне удалось сделать шаг вперед к уважению публики, маленький шаг. Но это все уже что-то». Ренуар никогда не был склонен переоценивать себя. В 80-е годы Ренуар много ездил. Он часто писал в городах и на пляжах Нормандии, вместе с Алин и Полем Лотом побывал на английских островах Гернси и Джерси. Зимой 1883 года Ренуар вместе с Клодом Моне путешествовал по Ривьере. Поездка оказалась слишком короткой, чтобы сделать что-то серьезное, но настроение было прекрасным. «Мы видели все, или почти все, от Марселя до Генуи. Все великолепно! — пишет Ренуар Дюран-Рюэлю с редким для него восторгом. — Горизонта нет совсем. Сегодня вечером горы были розовыми. Гьер великолепен. Сен-Рафаэль, Монте-Карло и Бордигера — край сплошных пиний, но в эту пору очень изменчивый». Однако роскошь южной природы никогда не была столь плодотворной для творчества Ренуара, сколь привычные мотивы Северной Франции и Парижа. «Неудобство Италии, — говорил Ренуар Жану, — в том, что это слишком красиво. Зачем писать, когда с таким удовольствием можно просто смотреть?». Летом 1884 года Алин ждала ребенка, и Ренуар ездил один. Он отправился в порт Ла-Рошель, откуда писал Дюран-Рюэлю: «Последняя картина Коро, которую я видел, вызвала во мне дикое желание увидеть этот порт, и, несмотря на смутные воспоминания, которые я сохранил от картины, я очарован необычайной верностью тона... Здесь есть красивые мотивы, которые я не смогу написать. Дождь идет целыми днями, но то немногое, что я сделал или сделаю, является прогрессом».
В марте 1885 года родился первый сын Ренуара Пьер. В качестве платы доктору Лати, который принимал роды, Ренуар расписал стены его квартиры цветами — мечта о декоративных росписях не только не угасла, но после поездок в Италию приобрела характер ностальгии.
Осенью Ренуары уехали в родную деревню Алин Эссуа, в Шампань. Часто художник делал наброски Алин, кормящей ребенка. Годом позже по этим эскизам и наброскам он написал картину «Материнство». «Своей острой и нежной кистью он доставлял сердцу радость ласкать ямки на шее, складочки на кулачках своих малышей и кричать всему человечеству о своей отцовской любви», — писал Жан Ренуар. В творческой жизни Ренуара 80-е годы не были столь безмятежными. В беседах с Амбруазом Волларом он говорил о том ощущении тупика, которое возникло у него уже около 1883 года. Неудовлетворенность прежней импрессионистической манерой живописи толкала художника к поискам нового, которое он по-прежнему искал в еще более старом, классическом искусстве. Ему казалось, что он не умеет ни писать, ни рисовать. В состоянии депрессии он уничтожил целый ряд сделанных работ. В этот тяжелый момент на помощь Ренуару пришел тот самый Энгр, которого принято было презирать в кругу друзей его импрессионистической молодости. 80-е годы в творчестве Ренуара принято называть энгровским периодом. Приверженность к более жесткому рисунку, к четкой линии и ясной пластике, и даже к большей локальности цвета прослеживается во всех картинах этого времени. В какой-то мере они ощущаются уже в «Завтраке лодочников», еще больше — в «Материнстве» и «Зонтиках». Эта последняя картина, написанная в два приема — начата в 1881 году и закончена в 1885-м, — является удивительным свидетельством эволюции живописной манеры мастера, достаточно мягкой и импрессионистической в правой части и гораздо более жесткой и лаконичной — в левой.
В 1885 году Ренуар написал большую композицию «В саду, которая стала его своеобразным прощанием с «вечным праздником» «Лягушатника» и «Мулен де ля Галет». В прошлом остались трепет прикосновения, вибрация света и тени. В новой картине Ренуара все спокойно и устойчиво, яркий свет усиливает зелень листвы и рефлексы от букета цветов на желтой соломенной шляпе. Его модель опять похожа на Алин, но теперь уже на ту новую Алин, которая олицетворяет покой его семейной жизни. Деревня Эссуа стала постоянным местом пребывания Ренуара с семьей. «Я становлюсь все больше и больше деревенским жителем, — пишет он в 1888 году Эжену Мане, — и я обнаружил несколько поздно, что именно зима по-настоящему хорошее время, огонь в больших каминах никогда не вызывает мигрени; пламя веселое, и сабо позволяют не ощущать холод. Я уже не говорю о каштанах и картошке, испеченных в золе, с маленьким стаканчиком «Кот д'Ор». Я возвращаюсь с большим сожалением в Париж, где твердые воротнички, забытые на долгие месяцы, снова начнут действовать мне на нервы...». Там он написал в 1888 году «Прачек», снова напоминающих своим цветовым строем о живописи XVIII века. Присутствие в картине трехлетнего Пьера делает ее еще одним свидетельством семейной идиллии Ренуара.
Много раз меняя квартиры и мастерские, Ренуар практически никогда не расставался с Монмартром. Теперь его семья поселилась высоко на склоне холма, на улице Жирардона, 13, в доме под названием «Замок Туманов». В названии сохранилось воспоминание о давно разрушенном замке XVIII века, на месте которого было построено несколько домов. В трехэтажном доме Ренуара был чердак, переделанный в мастерскую, в саду росли розы и фруктовое дерево. Здесь и родился в 1894 году Жан, второй сын Ренуара и Алин Шариго. Его крестили в Сен-Пьер, одной из самых старых церквей Парижа на вершине холма, сохранившейся с XII века от существовавшего здесь ранее монастыря. Церковь Сен-Пьер хотели снести в 1850 году. К счастью, этого не произошло, и на рубеже XX века она была реставрирована. Для Ренуара все это имело большое значение — одним из предметов его постоянной любви всегда оставался старый Париж. В те годы на склонах холма еще не были вырублены маки, в зарослях которых мадам Ренуар с детьми собирала улиток. И как уродливое свидетельство наступления того нового, что так ненавидел Ренуар, с конца 70-х до 1923 года все выше поднималась на самой вершине Монмартра, почти прижимаясь к стенам Сен-Пьер, церковь Сакре-Кёр. 90-е годы принесли в жизнь Ренуара и радость, и горе. Он много путешествовал, писал в Нормандии и Бретани, работал на побережье Средиземного моря вместе с Сезанном, знакомился с коллекциями музеев Германии, Англии, Испании. Дома его окружали друзья, старые и новые. Жизнь на Монмартре в ту пору была еще простой, как в деревне. Здоровая крестьянская кухня мадам Ренуар, ее знаменитый буйабез славились в их кругу. Приемов не устраивали, дом был открытым и собирал самых разных посетителей. Однако среди них уже не было импрессионистов. «Сначала мы были группой, — говорил старый Ренуар Жану. — Мы чувствовали локоть друг друга и поддерживали друг друга. И потом, в один прекрасный день, вдруг никого больше не стало!». Моне, Сислея, Писсарро, даже Сезанна, с которым Ренуара связывала прочная и постоянная дружба, редко видели на Монмартре.
Особые связи сохранил Ренуар с Бертой Моризо и ее семьей, и уход художницы из жизни в 1895 году стал для него большим горем. «Берта Моризо, — говорит Жан, — сделала моему отцу посмертный подарок в лице Амбруаза Воллара. Она догадалась, что этот странный персонаж был гением в своем роде...». Он пришел к Ренуару сам. «Я пошел искать Ренуара, который жил на Монмартре в старом доме, называемом Замком Туманов, — рассказывает Воллар. — В саду служанка, похожая на цыганку, даже не попросила меня подождать, а сразу показала мне коридор в доме, откуда выходила молодая дама, вся кругленькая и добрая, как на некоторых пастелях Перроно горожанки времени Людовика XV. Это была мадам Ренуар». Воллар стал маршаном, другом и биографом Ренуара. Черноволосая девушка, похожая на цыганку, в саду Ренуара была Габриэль Ренар, кузина Алин, вызванная из Эссуа, чтобы помогать по хозяйству. Она приехала, когда Пьер был уже большим, и главной ее заботой стал Жан. Монмартр привык видеть Габриэль с Жаном, которого она носила на спине. Позже Габриэль стала одной из любимых моделей старого Ренуара. Среди друзей, оставленных Ренуару Бертой Моризо, был и писатель Стефан Малларме. Это он однажды адресовал следующим образом письмо Ренуару, жившему тогда на улице Сен-Жорж: «Тому, кто живет красками, в дом 35 по улице Победителя Дракона отнеси это послание, почтальон». И, что самое удивительное, письмо действительно доставили Ренуару. Дочь Берты Моризо, Жюли Мане, описывает в своем дневнике похороны Малларме в 1898 году. Вместе с писателями-символистами Метерлинком и Мирбо, вместе с Лотреком и Ренуаром его пришли проводить художники молодого поколения — группа «наби» — Боннар, Вюйар, Валлотон: они тоже уже были в числе друзей Ренуара. Литератор из группы «наби», издатель журнала символистов «Ревю бланш» Тадэ Натансон, оставил яркое описание Ренуара в 1896 году: «Постоянное возбуждение ускоряет походку Ренуара, горбит и выпрямляет его спину, заставляет двигаться его изуродованные пальцы, делает нервным непрерывное движение его худого тела, на котором складками висит развевающаяся одежда... Лицо изборожденное, исчерченное морщинами, вытянутое, высохшее, шершавое от седой щетины, с выступающими скулами и сверкающими глазами. В них заключено сияние и одновременно нежность. Проворные пальцы все время дергают и поглаживают седые усы и бороду... Он ходит туда и обратно, он садится, поднимается и, только что поднявшись, решает снова сесть, снова подняться, докурить последнюю сигарету, забытую на этой скамье, нет, не там, может быть на мольберте, нет, на этом столе, и не здесь, и решает наконец скрутить другую, которую он тоже потеряет, не дождавшись момента, когда он ее зажжет, и ее сменит третья, пепел которой остыл еще вчера... Он позволяет смотреть, но не показывает то, что он только что сделал, и, закончив писать, — потому что во время работы он не выносит никакой аудитории и никакого собеседника, именно за молчание во время работы берет реванш его быстрая речь, — он всегда находит способ по-новому страстно говорить о живописи. Мимоходом он смеется шутке, забавляется анекдотом, подчеркивает смешное, возмущается или протестует, возвращается к мастерам XVIII века».
Ренуар никогда не отличался крепким здоровьем. Читая его письма, постоянно находишь упоминания о бронхитах и пневмонии, которые надолго удерживали его в постели. В 1888 году в Эссуа вследствие перенесенной невралгии у него была парализована половина лица. А в 1897 году с Ренуаром случилось несчастье. Летом, в дождливый день в Эссуа, он упал с велосипеда и сломал правую руку. К счастью, он научился писать левой рукой после предыдущего перелома и перерыва в работе не было. Алин чистила его палитру, мыла кисти, снимала краску с неудавшихся участков полотна. Однако именно это последнее падение оказалось роковым. Его начали беспокоить боли, и постоянный врач семьи Ренуаров делал неутешительные прогнозы о неизлечимости артритов, которые возникают в результате подобных травм. Ренуару суждено было провести последние двадцать лет жизни в постоянных страданиях, с сознанием грозящей ему полной неподвижности, а значит, невозможности работать. Но в этом хрупком человеке была заключена фантастическая жажда жизни и страсть творчества. Он работал до последних мгновений.
Случались в течение этих двадцати лет наступившего XX века и большие радости. В 1901 году родился третий сын Ренуара Клод, который сменил в качестве модели выросшего Жана. Теперь маленького Коко одевали в красное платье, и Ренуар писал его золотые волосы, которые Жану пришлось обрезать, чтобы не дразнили мальчишки. В 1900 году Ренуар стал кавалером ордена Почетного легиона, а в 1911-м — офицером Почетного легиона. Состоялся целый ряд выставок в Париже, Нью-Йорке, Лондоне, которые явились настоящим триумфом Ренуара. Особую радость доставила художнику ретроспектива его живописи на 2-й выставке Осеннего салона в 1904 году, где ему был отдан целый зал. Он предстал там рядом с той самой молодежью — Боннаром, Вюйаром, Валлотоном, Вальта, Русселем и Матиссом, — которая не только наследовала ему в живописи, но и окружала его в последний период жизни. Как это ни печально, но именно их пример заставил Ренуара сесть на велосипед в том самом, 1897 году, когда начались его несчастья, — они все приезжали к нему в гости на велосипедах. Выставка вместе с ними омолодила Ренуара, стала неожиданной радостью. Оправдываясь после весьма небрежного отзыва в интервью об Осеннем салоне, Ренуар писал в октябре 1904 года Дюран-Рюэлю: «Я согласился, потому что верил организаторам этой выставки... Я в восторге от того, что я сделал, все довольны. Те, с кем я смог увидеться, находят эту выставку самой интересной, что довольно редко, организованной со вкусом. Это успех. Чего еще желать? Я боялся, видя большое количество выставок-однодневок. Я ошибался, тем лучше». Алин пыталась лечить Ренуара, они перепробовали все целебные воды Франции. Иногда наступало обманчивое улучшение, но ненадолго. Домашние видели, как меняется лицо Ренуара, как болезнь скрючивает его пальцы и все больше лишает его движений. В 1910 году ему стало настолько лучше, что семья смогла поехать летом в Германию и провести лето под Мюнхеном. Но вскоре наступило ухудшение.
В те годы семья жила то в Париже, то на побережье Средиземного моря, то в маленьких деревеньках на юге Франции, стараясь найти самое подходящее для Ренуара по климату место. Наконец, они остановились на деревне Кань. Ренуар говорил Жану, что нет в мире ничего прекраснее заросшей камышами долины маленькой речки Кань, ему нравилось, что горы здесь вдали. «Нужно, чтобы они оставались тем, чем Бог их создал, фоном, как у Джорджоне!» — говорил он. Сменив несколько домов, Ренуары купили там виллу Колетт. Несмотря на болезнь Ренуара, дом всегда был оживлен. Друзья не ленились провести время в поезде, чтобы повидаться с ним. Ренуара по специально сделанным для кресла рельсам выкатывали в сад, где он писал. Ему позировали повзрослевшая Габриэль и те натурщицы, которые, становясь почти членами семьи, оставались жить в доме Ренуара. Они получали свои прозвища - Булочница, Большая Луиза. Одной из последних моделей была рыжеволосая девушка по имени Андрэ, которая после смерти Ренуара стала женой его сына Жана. Основной идеей последних лет творчества Ренуара было создание большой картины с обнаженными фигурами, приближающейся к стенной росписи. С годами все чаще он обращался мыслью к декоративной живописи великих итальянцев. «Именно сейчас, когда у меня больше нет ни рук ни ног, мне хотелось бы писать большие полотна», — говорил он молодому художнику Альберу Андре, ставшему в последние годы Ренуара ближайшим другом дома. В 1908 году он написал в Колетт, на фоне вечнозеленых оливковых деревьев, первый вариант «Суда Париса», который потом не только повторял, но даже превратил в рельеф. Там же, в саду Колетт, Ренуар писал и последнее большое полотно, которое он хотел сделать своим живописным завещанием, — «Купальщицы», подаренное в 1923 году сыновьями Ренуара Лувру. Именно живопись удерживала его в жизни. Матисс рассказывал, как Peнyap, говоря ему об этих своих обнаженных моделях, называл их высшим созданием Бога. «Страдания проходят... Но красота остается. Я совершенно счастлив, и я не умру, прежде чем не закончу мой шедевр. Вчера я думал, что он закончен, что я не могу больше добавить ни одного удара кисти, чтобы сделать его лучше, но ночь приносит советы: и теперь я вижу, что еще три или четыре дня работы придадут ему больше живописной глубины».
В 1914 году началась мировая война, на которую ушли два старших сына Ренуара. Это стоило жизни Алин — она умерла через год, оставив Ренуара одиноким. Пьер и Жан вернулись с войны ранеными. Но жизнь, тем не менее, входила в свое русло. Ренуар продолжал работать, но с каждым днем это становилось все труднее. Он умер от пневмонии в Колетт 2 декабря 1919 года, успев закончить свой последний натюрморт с анемонами. «Я все еще двигаюсь вперед», — сказал он за несколько дней до смерти, а последними словами, которые, как говорят, сорвались с его губ, были указания о размещении натюрморта.
Ренуар прожил долгую жизнь. Он увидел в начале XX века живопись, появление которой не могли даже представить импрессионисты в своей молодости, — Матисса и его друзей — «диких», Пикассо с его кубизмом. И он оставался всю жизнь таким, каким в нее пришел.