Коровин Константин Алексеевич (1861 - 1939)

Русский живописец и театральный художник (брат художника С. Коровина). Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества к А.Саврасова и В.Поленова. Работал в различных жанрах: портретном — «Портрет хористки» (1883), пейзажном — «Зимой» (1894), «Мостик» (1897), бытовом — «У балкона» (1886), «Северная идиллия» (1886). Как театральный художник Коровин выступал подлинным соавтором спектакля. Его главными декорационными работами стали: «Конек-Горбунок» (1901), «Иван Сусанин» (1904), «Садко» (1906), «Сказание о невидимом граде Китеже» (1908), «Золотой петушок» (1909), «Хованщина» (1912), «Сказка о царе Салтане» (1913 ).
Творчество Коровина прочно вошло в историю отечественного искусства и принадлежит к высшим его достижениям. Замечательно одаренный человек и художник, друг В.А.Серова и Ф.И.Шаляпина, сверстник И.И.Левитана, М.А.Врубеля, М.В.Нестерова, он — характерный представитель эпохи рубежа XIX-XX веков со свойственными ей напряженными поисками идеала, стремлением к синтезу, к реформации языка живописи. Коровин оставил яркий след во всех видах искусства, к которым обращался: писал картины, проектировал и оформлял выставочные павильоны; один из немногих мастеров этого времени, он реализовал свои замыслы в монументальной живописи; участвовал в реформации театрального дела России. Одновременно около двух десятилетий мастер вел педагогическую работу, воспитав несколько поколений русских живописцев. Современники высоко ценили искусство Коровина-рассказчика, а в конце жизни он, подобно В.Г.Перову, И.Е.Репину, М.В.Нестерову, стал известен как писатель, автор мемуарных очерков.
Константин Алексеевич Коровин родился 5 декабря (23 ноября по старому стилю) 1861 года в Москве, на Рогожской улице в семье купцов-старообрядцев. Здесь в доме его деда, где он жил с родителями и братом Сергеем, прошло его детство.
Глава семьи Михаил Иванович Коровин был очень колоритной личностью. Незаурядная энергия и предприимчивость, свойственные его характеру, сыграли немаловажную роль в том, что он простой крестьянин - ямщик Владимирской губернии, смог «выйти в люди». Став владельцем ямщицкого извоза, обслуживающего почтовый тракт Москва-Новгород, он добился некоторого богатства. Правда процветание дела длилось недолго: уже в детстве Константину пришлось познать нужду (дед разорился с постройкой железной дороги), но мальчик хорошо помнил и то время, когда «почти вся Рогожская улица принадлежала ему. Сплошь постоялые дворы. Кареты в них на рессорах с кухнями...»
Коммерческие интересы не мешали Михаилу Емельяновичу любить искусство. «Сидит бывало старик в огромном зале «ампир», пледом ноги покрыты, а наверху, на галерее, Баха ему играют».
Атмосфера в доме была такова, что удалой ямщицкий дух уживался с патриархальной благочинностью, деловой размах — с фанатичной религиозностью. Семья принадлежала к секте старообрядцев. В комнатах постоянно горели лампады. Рассказы странников и ямщиков с детства питали воображение будущего художника.
Его отец Алексей Михайлович окончил университет. Мать Аполлинария Ивановна, происходившая из рода дворян Волковых, хорошо играла на арфе. Оба родителя хорошо рисовали, друзьями дома были популярные в 1860-1870-х годах живописцы Л.Л.Каменев и И.М.Прянишников.
Тринадцати лет вслед за старшим братом Сергеем, впоследствии известным педагогом, автором картины «На миру» и иллюстраций к повести Н.В.Гоголя «Шинель», Константин поступил в лучшее художественное учебное заведение тех лет — в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ), где в 1870-х годах преподавали В.Г.Перов и А.К.Саврасов. Его соучениками были И.И.Левитан, С.И.Светославский, М.В.Нестеров, Н.А.Касаткин, А.П.Рябушкин.
Годы учения Коровина (1875—1886) — яркая пора в жизни Училища живописи, ваяния и зодчества. На протяжении этого десятилетия в искусстве протекали важнейшие процессы. Естественно, они непосредственно касались учащихся - ведь одновременно с усвоением профессиональных основ искусства формировалось их художественное мировоззрение. И в этом отношении десять лет юности Коровина были далеко не безмятежными. А путь его из класса в класс был не совсем простым.
Ко времени поступления братьев в училище благополучие семьи, державшей извозчичьи тракты до Ярославля и Нижнего Новгорода, было подорвано строительством железных дорог. Потянулись годы полунищего существования с вечной заботой о деньгах и дешевом угле.
Не менее тяжелым, как вспоминал в конце жизни Коровин, было непонимание, с которым сталкивались ученики пейзажного класса: в эпоху расцвета бытового жанра передвижников не только зрители и критики, но и некоторые преподаватели считали пейзаж жанром «облегченных эстетических задач». Но рядом был пример Саврасова, при жизни ставшего классиком отечественной пейзажной живописи. С ним Коровин впервые отправился на этюды в Сокольники, у него учился видеть природу, писать пейзажи.
«Ступайте писать — ведь весна, уже лужи, воробьи чирикают — хорошо. Ступайте писать. Пишите этюды, изучайте, главное — чувствуйте», — напутствовал, как вспоминает Коровин, своих учеников Саврасов, зажигая в юных сердцах творческие восторги перед натурой. «Мы слушали Алексея Кондратьевича и были в восхищении. Шли в природу и писали с натуры этюды, и говорили друг другу, указывая – «это не прочувствовано», «мало чувства», «надо чувствовать», — все говорили про чувства». Так рождался лирический пейзаж, пейзаж «переживания», «настроения» — носитель новых эстетических принципов.
Важную роль играли и передвижные выставки, которые устраивались в залах училища, где показывали свои лучшие полотна А.К.Саврасов, Л.Л.Каменев.
С 1879 года Коровин и сам участвовал в ученических выставках Московского училища живописи, ваяния и зодчества, ставших заметным событием культурной жизни Москвы. О них всерьез писали газеты. На одной из них П.М.Третьяков приобрел картину Левитана «Осенний день. Сокольники». На первой выставке Коровин запомнился зрителям этюдом «Весна» — большая ворона на еще не одетом листвой дереве. Полотно выявило лирический талант в будущем мастере.
От тех дней среди немногих дошел его пейзаж «Ранняя весна» (1870-е), изображающий согретую вешним солнцем окраину деревни с покосившейся избушкой в тени пушистых ив. Картину отличает тонкость цветовых градаций, в ней ощутимо замечательное колористическое дарование юного автора.
Начиная с 1878 года его натурные этюды постоянно отмечаются премиями и благодарностями в училище, с конца 1880 года он становится стипендиатом князя В.А.Долгорукова, попечителя выставки Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Осенью 1882 года, будучи учеником натурного класса, юноша покинул Москву, перейдя в тот же класс Академии художеств в Петербурге. Однако через три месяца он бежал от господствовавшей там рутины и вернулся в свое училище.
Важным результатом поездки Коровина в Петербург было знакомство с картинами К.Коро, а также Ш.Добиньи и других художников-барбизонцев в Кушелевской галерее. О его художественных взглядах в те дни можно судить по реакции Поленова, осенью 1882 года сменившего Саврасова в пейзажном классе. Познакомившись ближе с учеником, Поленов был озадачен: «Вы импрессионист? Вы знаете их?». Но молодой москвич еще не знал импрессионистов и вряд ли мог предположить, что вскоре ему придется играть важную роль в утверждении принципов импрессионизма в русской живописи.
Именно Поленов много сделал для формирования будущего художника. На склоне лет Коровин вспоминал: «Поленов так заинтересовал школу и внес свежую струю в нее, как весной открывают окно душного помещения. Он первый стал говорить о чистой живописи, как написано, говорил о разнообразии красок». Влияние нового педагога и привезенной им с Востока серии этюдов 1881—1882 годов несомненно ощутимо в неожиданном для Московского училища и отечественной живописи тех лет «Портрете хористки» (1883) с его ясной гармонией чистых красок. Юный художник блестяще решил задачу изображения человеческой фигуры в живой и изменчивой световоздушной среде. Свою, возможно, случайную модель — некрасивую молодую женщину в чуть нелепой шляпке, с веером в руке — он запечатлел на террасе, на фоне залитого солнцем общественного сада.
Картина казалась столь неожиданно новой по исполнению и непонятной по задачам («Девушка, освещенная солнцем» Серова появится только пять лет спустя), что Поленов, судя по авторской надписи на обороте холста, даже посоветовал питомцу не выставлять ее. Интересно, что одновременно в мастерской того же педагога появились и пейзажи Левитана «Первая зелень. Май» (1883), «Мостик. Саввинская слобода» (1884), как и «Портрет хористки», являющиеся ранними образцами импрессионизма в русской живописи. Странным образом коровинская хористка оказалась сродни женским портретам Огюста Ренуара.
Между тем училище отметило премиями эскизы Коровина на заданные в классе темы: «Братья продают Иосифа». «Беседа Христа с Никодимом», «Петрушка», «Смерть цыгана (по поэме А.С.Пушкина)». В 1883 году он получил малую серебряную медаль за этюд масляными красками, год спустя — медаль того же достоинства за рисунок с натуры.
По-настоящему учитель и ученик сблизились в 1884 год, когда, вернувшись из Рима, где работал над полотном «Христос и грешница», Поленов всецело отдался педагогической деятельности. В октябре того же года Коровин и Левитан впервые были упомянуты в переписке Поленовых как самые даровитые питомцы Училища живописи, ваяния и зодчества.
Месяцем позже они стали участниками поленовских «рисовальных и акварельных собраний». Широта интересов посетителей «собраний», среди которых были выдающиеся художники современности, их осмысленное и целенаправленное увлечение историей, археологией, архитектурой, фольклором, литературой и философией благотворно влияли на воспитанников Поленова. Учитель оценил и развивал присущее Коровину тонкое колористическое дарование. Этому способствовали постановки натюрмортов в классе Поленова. Обязательным становится посещение коллекции С.М.Третьякова, где уже были полотна «Холмы с вереском у Вимутье» К.Коро, «Деревенская любовь» Ж.Бастьена-Ленажа, «Благословение новобрачных» П.Даньяна-Бувере. Заметив, что писанию картины Коровин предпочитает быстрый натурный этюд, Поленов советует ему копировать старую живопись. Одновременно он заставляет питомца подолгу работать над пейзажными этюдами, поскольку те, по его мысли, при всей талантливости исполнения грешили «недописками» и «недохватками».
 «Коровин очень доволен, что попал к нам, работает с увлечением и, кажется, у него начинают открываться глаза, видит, в чем состоят его главные недостатки в живописи, — в общем очень милый, симпатичный, деликатный малый, натура нежная и тонкая, из таких, которых страшно легко может сломить мало-мальски черствая обстановка жизни», — писала Мамонтовым Е.Д.Поленова.
К тому времени Константин осиротел. Разорение привело отца к самоубийству. Спустя несколько лет, надорвавшись непривычной поденной работой, от горя и забот умерла мать. Семья Поленовых заменила ему родных. В течение ряда лет он тесно общался с ними не только во время учебного года, но проводил у них на даче свои летние каникулы.
Ученические работы Коровина говорят о постоянстве, принципиальности и устремленности его интересов. В них несомненно чувствуется горячая одушевленность молодого художника поисками новых основ для поэтического живописного воплощения действительности.  В эти годы атмосфера в Училище была особенно напряженной, наполненной бурным брожением. Тем больше толков возбуждал Коровин, выделявшийся своей талантливостью и новым направление творческих интересов.  И не случайно, хотя в этот период Коровин по свои убеждениям был верным последователем традиций демократической живописи, искания художника зачастую принимались как разрыв с традицией и отход от реализма.  Все эти обстоятельства объясняют, почему, несмотря на успехи в годы учения, Коровин был выпущен из Училища, как и Левитан, со званием неклассного художника. Это звание было присвоено Коровину в 1884 году, но он продолжал состоять в числе учеников Училища. Окончательно Коровин оставляет Училище в сентябре 1886 года, уже не претендуя на звание классного художника.   
В конце 1884 года произошло знаменательное для судьбы Коровина событие — Поленов ввел его в дом промышленника и мецената С.И.Мамонтова. Ученик стал членом кружка любителей и художников, получившего позже название Мамонтовского (или Абрамцевского) художественного кружка. Здесь он, общий любимец и активный участник всех начинаний, формировался как человек и живописец, здесь приобщился к театру.
Считая, что театр — это «коллективный художник», Мамонтов старался окружить себя талантливыми людьми, которые помогали бы ему в задуманном, прекрасном деле. Первыми его помощниками стали неизменные члены Абрамцевского (в Абрамцеве находилось имение Мамонтова) художественного кружка — Виктор Васнецов и Василий Поленов. Поленов привлек к исполнению декораций, по его и Васнецова эскизам, своих молодых учеников, столь прославившихся впоследствии, а именно, Исаака Левитана и Константина Коровина, — свидетельствовал Всеволод Саввич Мамонтов.
Знаменитый Мамонтовский кружок занял важное место в творческой биографии не одного только Коровина, но и многих крупнейших русских художников: Е.И.Репина, В.М.Васнецова, М.М.Антокольского, В.Д.Поленова, М.А.Врубеля, В.А.Серова и других.Поколение Коровина входило в искусство без манифестов и громкого провозглашения новых истин. «Молодежь» подхватывала и развивала находки маститых. Она «двинулась к свету и краскам» — неизбежность и закономерность этого процесса для отечественной живописи предсказал И.Н.Крамской еще в 1870-х годах. Ее будоражили попадавшие в Россию вести о новых поисках в европейском искусстве. В 1886 молодые москвичи зачитывались печатавшимися на страницах газеты «Современные известия» главами романа Э.Золя «Творчество», только что вышедшего в Париже. В Абрамцеве в общем увлечении живописью, театром, народным творчеством формировались новые тенденции искусства. Серов писал «Девочку с персиками», Нестеров работал над этюдами для «Видения отроку Варфоломею», Врубель сочинял театральные декорации и экспериментировал с керамикой, а Поленова, возглавив резчицкую мастерскую, собирала предметы народного творчества и иллюстрировала сказки. В Абрамцеве умели радоваться успехам друзей и поощрять их. В этом нуждался и экспансивный, впечатлительный, склонный к резким перепадам настроения и неверию в свои силы Коровин. Его имя неотделимо от истории Мамонтовского художественного кружка.
Картина «Северная идиллия» (1886) появилась под влиянием интереса обитателей Абрамцева к народному искусству во всех его проявлениях, а также к театру. На лугу изображена группа крестьянских девушек в ярких костюмах Тульской губернии. Они слушают тихий наигрыш пастушка на свирели. Свойственное персонажам состояние раздумья, просветленной грусти, поглощенности звуками простой мелодии, а также декоративность общего замысла ощутимы и в одноименной работе — этюде к центральной части полотна. Этюд и картина свидетельствуют о развитом чувстве цвета у молодого художника, решившего «музыкальную» задачу на гармонии-контрасте красных и зеленых тонов. «Северная идиллия» принадлежала новому для того времени «бессюжетному» направлению в живописи. Отныне мотив музицирования, сопереживания музыке будет постоянно встречаться в полотнах Коровина.
Во второй половине 1880-х он, оформивший уже более полутора десятков спектаклей, в том числе оперы «Аида» Дж.Верди, «Лакме» Л.Делиба, «Кармен» Ж.Бизе, наряду с Поленовым становится ведущим декоратором Русской частной оперы С.И.Мамонтова в Москве. С основанием Общества искусства и литературе в 1888 году художник становится деятельным участником его оживленной жизни.  К этому времени Коровин является авторитетным ценителем театрального искусства в глазах Станиславского. Во всяком случае, Станиславский неоднократно цитирует его мнение о своих актерских выступлениях на страницах дневника.
Очень плодотворно поработал он в Жуковке летом 1888 года. Именно тогда создал Константин Алексеевич свои светлые и радостные ранние импрессионистические полотна: «У балкона. Испанки», «За чайным столом» (1888), «В лодке» (1888), «Улица во Флоренции» и другие. Как и «Девушка, освещенная солнцем» В.А.Серова, пейзажи И.И.Левитана и И.С.Остроухова, жанры М.В.Нестерова и А.Е.Архипова, созданные в годы высшего расцвета талантов И.Е.Репина, В.И.Сурикова, Н.Н.Ге, И.И.Шишкина, работы Коровина отмечены новыми для русской живописи тенденциями. Им свойственна особая, лирическая интерпретация натуры, отражающая мироощущение иного поколения, иной положительный идеал, иной художественный строй. Картины молодых новы по трактовке сюжетов, но живописной манере, колористическим поискам. Большее значение, в сравнении с сюжетом, в них обретали передача воздуха и света, многоцветие мира, выявление в натуре состояний, близких переживаниям людей.
Будучи одним из устроителей XVII Передвижной выставки, Поленов отобрал на нее лучшие работы учеников в соответствии с их пожеланиями и уехал в Петербург. Архипов представил — «Под вечер» и «На Волге», Степанов —«Лосей», Нестеров — «Пустынника», Пастернак — «Письмо с Родины», а Коровин — «У балкона». Среди принятых были все посланные картины.
Полотно Коровина предстало перед зрителями впервые на передвижной выставке 1889 года в Петербурге после его поездки в Испанию. Благодаря совершенству художественного решения, музыкальному звучанию артистически тонко разработанной гаммы серебристо-черных тонов это небольшое полотно несет в себе большую эмоциональную и эстетическую силу. Как виртуоз музыкант из двух струн, извлекает художник из двух цветов, черного и белого, богатейшую мелодию серебристых полутонов. На молодых современников полотно произвело сильное впечатление и оно сразу было приобретено Мамонтовым.
С экспонированием на Передвижных выставках волнения были всегда. Еще больше переживаний было с приемом в товарищество передвижных художественных выставок — самое крупное и весомое художническое объединение тех лет. Передвижники, признавшие и принявшие в свои ряды Левитана, Архипова, Остроухова, некоторых других молодых художников еще в 1891 году, Серова приняли лишь 1894, а Коровина только в 1899 году.
Зимой 1888—1889 года вместе с С.И.Мамонтовым художник побывал в Италии, Франции (Париже), Испании. В итальянских пейзажах Коровину с удивительной чуткостью удалось уловить истинное своеобразие облика итальянских городов, местный колорит. Коровин овладевает в них жанром, новым для него самого и мало развитым в русском искусстве того времени - пейзажем современного города. Очевидно, этот жанр по-настоящему увлек художника: городские пейзажи неоднократно встречаются и в его зарисовках на страницах дневника Мамонтова. Интересы Коровина в данном случае совпадают с интересами Серова, который также привез из поездки в Италию в 1887 году ряд городских пейзажей, во многом сходных с коровинскими.
«Антон» и «Артур» (так прозвал Мамонтов Серова и Коровина) составляли... неразлучную пару... Коровин очень любил пейзажи Серова и Левитана... Серов относился к указаниям Коровина с большим вниманием и считал его лучшим другом. Влияние Коровина было, несомненно, благотворно для Серова. Коровин обладал поразительным вкусом и в этом отношении мог быть незаменимым наставником» (Головин).
Все современники, особенно знавшие их близко, описывают их несхожесть и неразрывность. Они словно жили единым дыханием, хотя найти двух более непохожих людей, казалось, было просто невозможно.
Начало творческой дружбы Коровина с Серовым и Врубелем относится к 1889-90 годам. В 1889 году Коровин жил не только у Мамонтова. Он снимал мастерскую, которая послужила кровом для приехавшего в Москву Врубеля: Коровин не забыл июля 1886 года, проведенного под Киевом, не забыл своего знакомства с автором фресок Кирилловской церкви. Вместе с Серовым он ввел Врубеля в Мамонтовский кружок.
 «Эти три художника — Коровин, Серов и Врубель — были друзьями, вместе прокладывали новые пути, — писал знакомый Коровина, философ, преподаватель Московского университета Борис Вышеславцев. — ...Интересно проследить жизнь всех трех художников. ...Это были мощные художественные индивидуальности, и каждая шла своим путем».
Замечательный портрет Коровина, написанный Серовым в 1891 году, — яркое отражение того периода их жизни. Кисть Серова запечатлела молодого, жизнерадостного, полного юмора Коровина, сидящим в свободной позе на диване. Будучи изумительным портретистом, Валентин Александрович точно схватил и передал характер друга.
Однако это время было омрачено непризнанием и неустроенностью, поиском заработков. Известно, что за бесспорный шедевр Коровина «У балкона. Испанки» с ним расплатились двадцатипятирублевым пальто. Коровин вынужден был браться за писание декораций, за неинтересные ему религиозные сюжеты и заказные портреты. Его рабочий альбом отразил горечь непонимания и одиночества: «Мастерская — это спасение от мира подлости, зла и несправедливости». Но картины художника не несут печати отчаяния и пессимизма. Непохожий на мастеров из плеяды основателей Товарищества передвижников, он был верен заветам учителей и традициям отечественной демократической культуры. В эпоху «безвременья» 1880—1890-х годов, как и многие его сверстники, Коровин сделал любовь к жизни, утверждение «отрадного» своим творческим и человеческим кредо. В июне 1891 года он записал: «Нужен свет - больше отрадного, светлого», а несколькими днями ранее: «Пейзаж не писать [без] цели, если он только красив, — в нем должна быть история души. Он должен быть звуком, отвечающим сердечным чувствам. Это трудно выразить словом, это так похоже на музыку».
На рубеже 1880—1890-х годов Коровин наряду с Серовым, Левитаном, С. Ивановым - признанный лидер среди московских художников молодого поколения. Ему и Серову в 1891 году первым дали подписать письмо молодежи в общее собрание передвижников о расширении прав экспонентов. Вместе с Серовым он участвовал в выставке в пользу голодающих, оформлял благотворительный базар в пользу пострадавших от неурожая в 1891 году.
1892—1893 годы живописец провел в Париже, куда отправился в поисках творческих впечатлений. Столица Франции в те дни переживала нашествие молодых художников со всей Европы. Коровин близко сошелся с новой европейской знаменитостью — шведом Андерсом Цорном. Возможно, по его совету выставлялся в Лондоне в 1893 году, но работал мало, больше смотрел. Общество живо обсуждало новые фрески П.Пюви де Шаванна и Бенара. В парижской живописи, судя по письмам, Коровин отметил главным образом родственные собственному творчеству бодрость, отсутствие условности и олеографичности, свободу от тенденциозности. Он почувствовал себя на верном пути. Отпечаток тех дней несет картина «В мастерской художника», выдержанная в изысканной серой гамме, передающей свежесть серебристого парижского света, льющегося в высокое окно, и холодноватую неуютность ателье.
В 1893 году Коровин выступил с картиной «Au petit matin» на выставке Салона. Картина имела большой успех у зрителей выставки, который крайне обрадовал его друзей в России.
Художественная деятельность Коровина в Париже, его произведения, письма и дневники весьма поучительны и занимают важное место в его биографии. Творческая жизнь художника в этот период была напряженной и сложной. Что касается заграничных влияний, то они оказывались тем более сильными, что по характеру отвечали его прежним заветным стремлениям.
Париж не отвратил Коровина от России. Он очень скучал по ней, поэтому Коровин принимает приглашение Мамонтова году отправиться в экспедицию для исследования дальнего севера России.
Поездка друзей — Коровина и Серова - состоялась в августе-сентябре 1894 года. Художники почти полностью повторили маршрут Мамонтова, побывав в Архангельске, на Мурмане, в Северной Норвегии.
На склоне лет, вспоминая о природе Севера и своеобычной жизни местных людей (очерки «На Севере диком», «Новая земля»), Коровин умолчал и о пережитых трудностях, и о вопросах творческих. «Северные» работы, имевшие для русской общественности как эстетический, так и научно-познавательный интерес, отражают разнообразие задач, поставленных перед собой художником. С видами крупных гаваней – «Архангельский порт на Двине» (1894), «Гаммерфест. Северное сияние»  (1894—1895) — соседствуют изображения малолюдных становищ («Мурманский берег», 1894), моря и необитаемых островов. Рядом с широкими панорамами – «Ручей св. Трифона в Печенге» (1894) — интимные, «уголковые» пейзажи – «Зима в Лапландии» (1894); редкий для тех лет натюрморт с рыбой. В октябре 1894 года пристрастный в оценках Нестеров писал: «Видел этюды Серова и Коровина, в общем они очень красивы, по два же или по три у каждого прямо великолепны». Ряд пейзажей первой северной поездки — «Зима в Лапландии», «Ручей св. Трифона в Печенге», «Гаммерфест. Северное сияние»  — прочно вошли в «золотой фонд» русской живописи.
Север, суровый и величественный, неуклонно диктовал свою сдержанную гамму, и Коровин составил из ее оттенков изумительную симфонию. Северными работами Коровина нельзя было не восхищаться. Художник Сергей Герасимов, ученик Серова и Коровина писал: «Коровин оказал сильнейшее влияние на Левитана и Серова. Северные этюды Серова нельзя отличить от коровинских. И вообще в живописи Коровина есть особая музыкальность, свой живописный красочный ритм.
Однако, на этом период «северных» работ на этом не закончился. Ему суждено было продлится в ином выражении. Уже не в станковом, а монументально-декоративном искусстве. Вскоре после возвращения художника Мамонтов, видя, насколько Коровин «переполнен» северными впечатлениями и зная его разностороннюю талантливость, заказал ему проектирование и декоративное убранство павильона Крайний Север для грандиозной Всероссийской художественно-промышленной выставки 1896 года в Нижнем Новгороде. Сам Мамонтов, назначенный заведующим отделом Крайний Север, решил широко ознакомить Россию с бытом и рабочими промыслами северян, с природой и животным миром края. Коровин с энтузиазмом взялся за художественное воплощение этого замысла. Он спроектировал оригинальный, легкий павильон с высокой крышей по типу северных жилищ, обшил его простыми досками, без каких-либо изысков и ухищрений, вызывая тем самым недовольство строителей, желавших проявить свое искусство резьбы по дереву. Но Коровий остался непреклонен, всячески стремясь подчеркнуть суровый аскетизм северных строений. Увы, и на этот раз он не встретил понимания у публики. Зато большие пейзажные панно, исполненные по этюдам, привезенным из путешествия, пользовались успехом. Создавая эти панно, художник прибегнул к стилистике модерна, усиливая лаконизм и обобщенность архитектурных и колористических решений. «Северный павильон» с Константиновыми фресками чуть не самый живой и талантливый на выставке», — писал Поленов.
Коровин прекрасно продумал и саму экспозицию, создал панорамы и диорамы, удачно разместил шкуры белых медведей, чучела чаек и гагар, связки сушеной рыбы, гранитные обломки с лишайником, толстые морские канаты, предметы труда, пушнину, — словом, все то, что можно увидеть в северных местах. Внутреннее устройство павильона, панно, экспозиция как бы перекликались и дополняли друг друга. Работа потребовала от Коровина большого напряжения сил и таланта, но вместе с тем принесла и удовлетворение, и радость.
Но еще была горечь обиды за друга, Михаила Врубеля. Он сделал для художественного павильона два огромных прекрасных панно: «Принцесса Греза» и «Вольга и Микула Селянович», но академическое художественное руководство категорически отвергло работы. Тогда незаменимый друг художников Савва Иванович, полностью оплатив измученному, находящемуся в глубокой депрессии Врубелю его произведения, построил рядом с выставкой отдельный павильон. И там выставил врубелевские панно. А дописали их, перенося с картонных эскизов на холст, Коровин и Поленов с согласия автора. Сам он был в тот момент не в состоянии завершить работу.
Нижегородская выставка дала Константину Алексеевичу великолепный опыт комплексной работы: архитектора, художника-монументалиста, экспозиционера, организатора и предопределила его назначение художником-консультантом Русского отдела на Всемирной выставке в Париже в 1900 году. Участие в ней принесло ему уже европейскую известность, две золотые, две серебряные медали и офицерский крест ордена Почетного легиона.
Коровин спроектировал и оформил два деревянных здания Кустарного отдела, уже в чисто русском стиле, с резным декором, коньком на крыше. Живописные его работы включали большой фриз, размером в 90 аршин (один аршин - 71 см) для Северного отдела и четыре громадных панно — «Сибирь». Для Среднеазиатского отдела было написано еще пять картин-панно. Рядом с Коровиным, помогая ему, работали Головин, Досекин, Малявин и другие художники; Борис Матвеев сообщал о Коровине из Парижа: «Он один может считаться автором всего того, что там есть». И еще: «Он несколькими словами умеет каждому вдохнуть частицу своего художественного темперамента и сделать артиста из простого ремесленника».
Его многосторонний талант проявился во всем блеске. Французские журналисты захлебывались от похвал. Благодаря Коровину «Русская деревня» имела шумный успех. Но родная пресса, к несчастью, изрыгала больше хулы, чем добрых слов. Зато молодое поколение архитекторов и живописцев стало активно подражать Коровину.
Все это многогранное, разножанровое творчество вполне соответствовало разностороннему таланту Константина Коровина. И не случайно еще одной яркой гранью засверкал этот талант в театрально-декорационном искусстве, которым заинтересовал художника Савва Мамонтов.
В 1896 году с гастролей в Нижнем Новгороде на Всероссийской выставке начинается второй период жизни Частной оперы.
Время, когда в 1896—1899 годах Федор Иванович Шаляпин выступал на сцене Русской частной оперы, а Коровин и другие замечательные художники оформляли оперные спектакли, было периодом ее расцвета. Шаляпин быстро вошел в круг завсегдатаев мамонтовского дома. «Наиболее нравились мне Врубель, Коровин, Серов», — писал он впоследствии. Будучи много старше его, они помогали ему во всем. Воспитывали его вкус, помогали в создании сценических образов, придумывали костюмы. «Я знал, что Врубель, как и другие — Серов и Коровин — не говорят пустых комплиментов; они относились ко мне по-товарищески серьезно и не однажды очень жестоко критиковали меня. Я верил им... Их суд был для меня высшим судом», — рассказывал Шаляпин.
С Частной оперой Коровин был связан шестнадцать лет, фактически весь период ее существования, включая первые опыты на домашней сцене в доме Мамонтова.
Кроме «Снегурочки», «Аиды», «Орфея», «Садко», «Лакме», «Кармен», «Псковитянки» Коровин исполнил декорации к целому ряду других произведений, в том числе: самостоятельно — к «Фаусту» Ш.Гуно; совместно с Малевичем и Щукиным — к «Лукреции Борджиа» Г.Доницетти и «Джиоконде» А.Понкиелли; по эскизам В.Д.Поленова, совместно с И.И.Левитаном — к «Алой розе» С.И.Мамонтова; совместно с В.А.Серовым — к «Рогнеде» А.Н.Серова; совместно с С.В.Малютиным — к «Князю Игорю» А.П.Бородина и «Хованщине» М.П.Мусоргского.
В Частной опере Коровин сформировался как художник сцены и приобрел широкую известность в театральном мире.
Но к тому времени Коровина уже давно тяготили узкие рамки Частной оперы. Ему хотелось писать новые декорации, в том числе, для балета (а императорские театры Москвы и Петербурга открывали более широкую арену деятельности). Поленов, видимо, поняв, что от театрально-декорационного искусства Коровина уже не оторвать и, признавая его огромные заслуги на этом поприще, в 1900 году рекомендовал своего бывшего воспитанника в императорские театры.
С приходом Коровина и его сверстников в «казенные» театры впервые художник наряду с режиссером стал соавтором спектакля, средствами живописи формируя его духовную среду. Широкую известность имели оформленные мастером драматические спектакли Малого и Александрийского театров, но подлинную славу принес ему музыкальный театр — оформление опер и балетов на сценах Большого театра в Москве и Мариинского в Петербурге. В этой области реализовались и природная музыкальность Коровина и поиски им синтеза искусств. Особенно увлекали мастера оперы и балеты на сказочные и исторические темы. Вехами в истории русского театра стали постановки опер «Руслан и Людмила» (совместно с А.Я.Головиным, 1904) и «Жизнь за царя» (1908) М.И.Глинки, «Золотой петушок» (1909) и «Снегурочка» (1911) Н.А.Римского-Корсакова.
В мае 1914 года случился пожар в депо декораций, находившемся при Малом театре, и почти весь гигантский труд Коровина с 1900 года пошел прахом. Из его горьких писем В.А.Теляковскому стало известно, что сделал художник за четырнадцать лет, что сгорело:
 «...Сгорели окончательно: «Демон», «Фауст», «Садко», «Снегурочка», «Салтан», «Золотой петушок», «Кармен», «Онегин», «Пиковая дама», «Тангейзер», «Жизнь за царя», «Зимняя сказка» (кроме сада и то все оборвано), «Дон-Кихот», «Гибель богов», «Валькирия», «Борис Годунов», «Золото Рейна»... «Внушительный список прекрасных декораций, радовавших наших прадедов. Приходится только сокрушаться, что их мы не увидим никогда, лишь редкие сохранившиеся эскизы. А ведь кроме императорских театров Коровин работал и для Ла Скала, и для Гранд Опера, когда там выступал Шаляпин и когда начались знаменитые русские Дягилевские сезоны в Париже.
В конце 1890-х живописец связал свою судьбу с обществом «Мир искусства». На первую из устроенных С.П.Дягилевым экспозиций отечественного искусства на выставке русских и финляндских художников в 1898 году он был приглашен наряду с Серовым, Врубелем, Левитаном, Нестеровым. Коровин показал девятнадцать картин и акварелей 1880—1890-х годов, в том числе портрет С.Н.Голицыной, пейзаж «Зимой» и театральный эскиз, которые отныне он будет регулярно экспонировать. Летом того же года Дягилев перевез выставку в Германию — в Мюнхен, Дюссельдорф, Кельн и Берлин, где наряду с картиной «Девочка с персиками» Серова успех имели и работы Коровина — портреты и виды Парижа, пейзаж «Зимой». В последующие годы кроме картин на выставках «Мира искусства» появились «северные» панно и мебель, созданные мастером.
Коровин быстро сблизился с Дягилевым и его друзьями. Именно он убедил С.И.Мамонтова дать субсидию для издания журнала «Мир искусства», который весь первый год выходил в коровинской обложке, победившей в конкурсе среди десяти эскизов. Им же оформлялись и выставки Общества. Именно в журнале «Мир искусства» (1899, № 21-22) были помещены первый очерк о художнике и подборка репродукций — картины «У балкона. Испанки Леонора и Ампара», «Зимой», «Гаммерфест. Северное сияние», панно для Нижегородской и Парижской выставок, проекты выставочных зданий.
В XX столетие художник вступил мастером, переживающим пору творческой зрелости. Приходит общественное признание его таланта и заслуг. В 1900 году Третьяковская галерея приобрела пейзаж «Зимой». Парижские панно правительство поместило в Русский музей императора Александра III в Петербурге. Имя Коровина заняло достойное место в книге А.Н.Бенуа «История русской живописи в XIX веке», вышедшей в 1902 году.
В 1899 году Коровин начал педагогическую деятельность в школе Е.Н.Званцевой, а с 1901 вел совместную с Серовым портретно-жанровую мастерскую в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, которое некогда сам окончил.
Вместе с Серовым Коровин вел теперь жанрово-портретный класс в Московском училище. Пришел он туда по приглашению Серова. Правда, надобно сказать, что учеников своих он посещениями не баловал, приходил в мастерскую не чаще двух-трех раз в месяц (заметим, что преподаватели имели ассистентов, заменявших мастеров в их отсутствие). Зато появление мэтра считалось для большинства счастьем. Коровин был кумиром художественной молодежи, постоянно подражавшей его широкому письму, живописности его полотен. Его учениками были такие впоследствии замечательные художники, как Павел Кузнецов, Николай Сапунов, Кузьма Петров-Водкин, Николай Ульянов и некоторые другие. По существу, Коровин всегда был благожелателен, помня свою студенческую нужду, спрашивал не нужно ли взаймы денег, делился с учениками трудностями своей работы в передаче цвета. Был для своих питомцев скорее старшим товарищем, чем учителем.
Преподавателем Константин Алексеевич пробыл до первых лет Советской власти, став в 1905 году академиком, по рекомендации Поленова и Васнецова.
С 1910 года Коровин занял пост главного декоратора и художника-консультанта императорских театров Москвы. Как и в картинах, в его театральных работах обозначилась тяга к интенсивному цвету, музыкальному звучанию колорита. «Неожиданностью форм, фонтаном цветов мне хотелось волновать глаза людей со сцены, и я видел, что я даю им радость», — позже писал мастер. Повышенная своеобразная фееричность окрашивают в это время и новые его постановки — балет «Саламбо» (1910, Большой театр), и возобновления спектаклей — балеты "Конек-Горбунок" (1912, Мариинский театр), «Корсар» (1915, Большой театр) и другие.
Во второй половине 1900-х в станковом творчестве художника окончательно формируются та присущая только ему манера широкого и свободного эскизного письма, что навсегда будет связана с именем Коровина. Мастер активно работает во всех жанрах живописи — по-прежнему пишет пейзажи и портреты.
Коровин добивался передачи того, что, казалось бы, невозможно передать. Дрожание жаркого воздуха, ветер, блики морской глади, полуденный зной — прелесть каждого отдельного момента, каждого ощущения. Долгая, сложная работа над картиной не давала бы такой возможности. Поэтому Коровин перешел целиком на этюды, фактически отказавшись от традиционных норм станковой живописи. Многие его упрекали за эту «недосказанность». Однажды кто-то заметил ему по поводу одного из этюдов: «Надо бы позаконченней». «Я старался, - ответил художник, - но иначе все замирает».
Благодаря Коровину «этюдность» стала одной из характернейших черт русского импрессионизма (так же как декоративность). Он разрабатывал эту манеру письма на протяжении всей жизни. Особенно увлекался в девятисотые - десятые годы, на юге России, во Франции. Южное солнце как бы само побуждало к воспроизведению разнообразных световых эффектов. Завораживает легкость и артистизм» и «французских» этюдов «Парижское кафе» (1890-е), «Кафе в Ялте» (1905), «Улица в Виши» (1906), «На юге Франции» (1908), «На берегу моря в Крыму» (1909), «Пристань в Гурзуфе» (1914), «Рыбачья бухта. Севастополь» (1916).
Декоративность, как общее настроение при отсутствии психологизма, присуща большинству коровинских портретов. Но есть несколько работ, резко выделяющихся из этого ряда. Их можно включить в число лучших произведений русской портретной живописи. Это Портрет итальянского певца Анджело Мазини (начало 1890-х), портрет Николая Дмитриевича Чичагова (1902) и портрет Федора Ивановича Шаляпина (1911).
Портрет Мазини, знаменитого итальянского тенора, неоднократно выступавшего в мамонтовской Частной опере, является без сомнения лучшим. При максимально ограниченной цветовой гамме (которой Коровин, как уже рассказывалось, увлекался в первой половине 1890-х годов) мало можно найти портретов большей художественной выразительности. Достаточно привести слова Шаляпина о Мазини и сразу же становится ясна точность попадания и живописная сила коровинской кисти: «Пел он действительно, как архангел, посланный с небес для того, чтобы облагородить людей. Такого пения я не слыхал никогда больше. Но он умел играть столь же великолепно!». Одного взгляда достаточно, чтобы понять — перед нами прекрасный трагик и «серафим от бога», по словам Коровина.
В такой же черно-белой гамме написан и портрет Чичагова, друга мамонтовской семьи, «всегдашнего тапера-любителя» на семейных вечерах, человека доброго и беззаботного. Одна из современниц Коровина писала об этом портрете: «Какое изумительное сходство!!! Не только похоже лицо его — это что-то гораздо большее... Туг виден весь человек: кто он, каков его характер, образ жизни!».
Весь человек виден и на «Портрете артиста Федора Ивановича Шаляпина» 1911 года. Коровин писал и рисовал Шаляпина много раз. Наиболее известные портреты: 1904 (совместная работа с Серовым), 1905, 1911, 1916 с дочерью Ириной, 1921 годов.
События 1917 года, связанные с Февральской буржуазной, а затем и с Великой Октябрьской революциями втянули его в свой круговорот.
После Февральской революции, в 1917 году, он был назначен товарищем Председателя (которым был Аполлинарий Васнецов) Союза пластических искусств, потом Председателем и представителем художников при комиссаре бывшего императорского двора. Все эти административные, малопонятные должности вновь создававшихся и быстро распадавшихся объединений совсем не подходили к свободному художнику. Он тяготился и скоро оставил их. Коровин плохо понимал происходящие политические события, порой абсурдные действия новой власти. Он был в полной растерянности, не зная к кому обращаться. И снова идут его письма к Шаляпину, находившемуся в Петербурге. Знаменитый Шаляпин — единственный сильный человек — которого он знает. Коровину невдомек, что и Шаляпин уже ничего не значит для новой власти.
 «Дорогой Федя. У меня в Охотине была мастерская, дом, в рабочих комнатах там находятся краски, мольберты и прочее, я там работал, - пишет в отчаянии Шаляпину, словно забыв, сколько раз певец бывал там у него, забыв, что рядом дача самого Федора Ивановича. — В настоящее время ее у меня опечатал волостной комитет. Я художник, живу своим трудом, пишу с натуры картины и, надеюсь, мастерская не подлежит декрету об отчуждении земельных и хозяйственных владений, так как не представляет собой хозяйственности. Прошу тебя попросить Луначарского или кого нужно, чтобы подтвердили мое право пользоваться дачей-мастерской... Я всю жизнь работал для искусства и просвещения и выбран недавно в Художественно-просветительную комиссию при Советском правительстве по охране памятников и художественных ценностей. Жить в Москве не имею средств, надеялся жить и работать в Охотине. При даче только три десятины непахотной земли... «участок, не приносящий дохода», и притом я по происхождению крестьянин той же Владимирской губернии. Помоги, дорогой Федя, так как я не знаю к кому обратиться, кроме тебя...».
На какое-то время мастерскую удалось отстоять. Повторив в мае 1918 декорации 1909 года к «Золотому петушку», он уехал, как и летом 1917 года в Охотино, любимое свое пристанище.
По возвращении в Москву его ожидали бурные события в Училище живописи. В сентябре оно было переименовано во Вторые Государственные свободные художественные мастерские. Учащиеся решили, что надо изменить преподавательский состав и что руководителей мастерских они будут выбирать сами. Многие профессора возмущались. Коровин же сразу поддержал молодежь: «Я приветствую реформу. Училище не отвечало своему назначению. Артист был вынут из души ученика. Настаиваю на приглашении мастеров самых различных толков. Не считаю возможным говорить о школах и направлениях. Есть только мастера». Коровин был избран руководителем мастерской.
Из голодной Москвы он вместе с художниками Архиповым и Рождественским летом 1919 года перебирается в Тверскую губернию, на станцию Удомля. Коровин с семьей поселился в усадьбе Островна, где когда-то жил Левитан. Вместе с Рождественским он увлекся рыбной ловлей на озере, писал охотничьи рассказы и, конечно, занимался живописью.
Жизнь в Удомле была много дешевле, и художники остались там зимовать, посещая Училище лишь наездами. А в Удомле преподавали в детской художественной школе. Но несмотря на активную работу и после революции, Коровина ожидало в марте 1920 года два неприятных известия: о выселении из квартиры на Мясницкой и о прекращении действия охранной грамоты на мастерскую в Охотине. Да еще ему поручили инспекторские обязанности. Создались исключительно тяжелые для него условия. «...Сказывалось желание некоторых лиц, чтобы он поменьше увлекал молодежь...»
Вновь Коровин приходит в отчаяние: куда девать семью, холсты, вещи из мастерской? Он делает все, что может, даже выше своих сил. В 1919—1920 работает для постановок «Зигфрида», «Валькирий», «Щелкунчика».
В 1921 и 1922 годах в Москве состоялись первые персональные выставки Коровина. В условиях обострившейся борьбы течений, споров о новом, советском искусстве, они не имели должного резонанса. Еще перед революцией усилились никогда не прекращавшиеся нападки на мастера в печати.
Положение творческой интеллигенции резко ухудшалось. Таланты раздражали. Какое-то время они тянули, надеясь, что все наконец образуется. Но и жить, и работать становилось все сложнее. Первым в 1922 году уехал за границу на очередные гастроли, а потом, оказалось, навсегда Шаляпин. В 1923 году покинул Россию и Коровин, получив, как писали газеты, приглашение от дирекции парижской Grand Opera занять место художника-декоратора. Кроме того, ему обещали в Париже организовать большую выставку. Коровин, как и Шаляпин, уезжал с мыслью, что едет ненадолго. На родину он уже не вернулся, хотя до конца считал себя гражданином России.   
Последние шестнадцать лег жизни художника связаны с Францией, куда он выехал через Ригу и Берлин в конце 1922 года для лечения сына и устройства выставки.
Коровин продолжал писать картины, выполнял отдельные заказы для театров Европы и Америки. В Берлине (1923) и позже в Париже им было устроено несколько персональных экспозиций, он участвовал в групповых выставках русских художников, однако в атмосфере смены направлений в искусстве и моды интерес к произведениям стареющего мастера постепенно утрачивался.
В двадцатые годы Коровин оформляет балет «Дон Кихот» для гастролей Анны Павловой в лондонском Ковент-Гардене; оперу «Золотой петушок» для театра в Турине; «Севильского цирюльника» для гастролей Шаляпина в Англии и США; «Снегурочку» и «Князя Игоря» для Русской оперы в Париже...
Находясь в 1925 году в Турине, во время работы над декорациями к «Золотому петушку», он писал Красину: «Я прихожу к себе в гостиницу поздно ночью и падаю от усталости... Сколько я дней и ночей проработал в своей жизни, считая с 20-ти лет — сначала у Мамонтова, потом Большой театр. А сколько выставок, и что же? Я ведь хотел все работать свое, то есть то, к чему я пришел в живописи. Ведь, это моя музыка, мое искусство — я его люблю, ... и я не могу им заниматься, так как работаю теперь по крайней моей нужде».
Коровин мечтает, отработав очередной контракт, вернуться домой, в Россию. Но деньги на жизнь кончаются раньше, чем заканчивается работа. Снова нужно заключать контракт, и нет денег для всей семьи на обратную дорогу.
Не единожды писал Коровин пронзительные ностальгические письма знакомым: «Надеюсь приехать в Россию... С великим счастьем вспоминаю Россию, и своих друзей, и природу, и снег, и дождик, и небо серое, и траву-ковыль, и избушку, и дым из трубы в мастерской своей в Охотине, и друзей-охотников». И, постоянно надеясь вернуться, молил приятеля: «Угол мой в Охотине защити». Художник страшно расстраивался, когда его стали называть в печати «эмигрантом» — «я с разрешения уехал за границу и попал в тяжелые условия — надо же иметь сердце».
Высоко ценимый в кругу знакомых как рассказчик, здесь он пробует себя и утверждается в роли мемуариста. В русских газетах Парижа в течение десятилетия печатались его очерки-воспоминания о России, о ее природе и людях, об учителях и друзьях.
Коровин так и не сумел войти в жизнь Франции. Он любил Париж любовью гостя и очень тосковал по дому.
Художник скончался в Париже 11 сентября 1939 года и был погребен на Бийанкурском кладбище. В марте 1950 года на средства, собранные русскими парижанами, останки Коровина и его жены перенесены на православное кладбище в Сен-Жене-вьев де Буа.
До нынешних времен сохранилась необыкновенно теплая весточка, посланная Константину Алексеевичу другим знаменитым художником старшего поколения. Это письмо (3 августа 1929 года) от Репина, увидевшего за несколько месяцев до смерти одну из коровинских картин:
 «Дорогой Константин Алексеевич!
Все время, вот уже целая неделя, я только восхищаюсь Вашей картиной, — спасибо Леви, который доставил мне это удовольствие! Какой-то южный город ползет на большую гору. Он, кажется, назвал это улицей в Марселе, не помню хорошо. Но это чудо! Браво, маэстро! Браво! Чудо! Какие краски! Фу ты, прелесть — какие краски! Серые с морозом — солнцем, чудо! Чудо!!! Я ставлю бог знает что, если у кого найдутся такие краски!!
Ваш Илья Репин — коленопреклоненный. . . аплодирует. . . Коровину».
В день пятидесятилетия Константин Алексеевич так определил основное качество своего творчества: «Моей главной, единственно непрерывно преследуемой целью в искусстве живописи всегда служила красота, эстетическое воздействие на зрителя, очарование красками и формами. Никогда никому никакого поучения, никакой тенденции».
Сам художник как личность, его творческое наследие — глубоко национальное явление. Коровину выпала завидная участь — в истории отечественной культуры он навсегда остался восторженным певцом родной земли. Все созданное им не стареет со временем. Его доброе искусство пронизано Любовью к жизни и человеку.